Верка и голуби

Однажды, в эпоху развитого, сытого социализма, в одной, отдельно взятой коммунальной квартире случилась вот такая история ...

В  квартире освободилась одна из трёх комнат, по причине смерти доброй,  старой женщины — бабы Любы. Прописанных наследников у старушки, на  крошечной, 10-ти метровой территории, не было. А, по законам советского  времени в освободившееся, жилое пространство обязаны были вселить  жильца. Квартирным вопросом, в те времена, занимался исполком, горком,  райком или какой-то другой, власть имущий орган. Точно не знаю.

В один прекрасный, весенний день, в общую дверь квартиры постучали.
— Кто там?
Галке открывать дверь без такого вопроса было категорически запрещено.
— Это я, — ответил женский голос за дубовой дверью, — комнату посмотреть.
Галка,  осмелев, открыла дверь. Женские голоса за закрытой дверью её, почти  никогда, не пугали почему-то. Хотя мама предупреждала, что по квартирам  ходят цыгане и крадут детей.
На пороге стояла женщина с  ярко-красными, накрашенными губами, в болоневом плаще, в модном, с  блестящими прожилками, розовом платочке, в туфлях лодочках на шпильках.  На согнутой, в локте, руке одиноко болталась небольшая сумочка. Ноги  женщины были голыми. Этот факт Галку удивил. Календарь показывал  двадцатый день марта.
«Холодно же» — думала Галя и поскорее впустила  странницу в небольшую прихожую. Тётя без чулок показала Галке ключ и  спросила:
— Какая тут комната-то освободилась? 

Галя указала на дверь. Тётенька без чулок открыла дверь, присвистнула и сказала:
— Ого! Я тут жить буду! Ты не против? 

— Нет, не против, живите, — ответила Галка и передёрнула плечами в знак согласия.
— Меня Верой зовут, а тебя?
— Я — Галя, — поспешно ответила Галка и ушла к себе.
В тот же день, вечером, Вера принесла чемодан и стала хозяйкой комнаты.
На кухне она заняла стол, умершей бабушки Любы, вместе с посудной утварью, табуреткой и навесной полкой.
Для  всех соседей неприятным сюрпризом оказалось то, что Вера была заядлой  курильщицей. Но более неожиданным и неприятным было ещё одно  обстоятельство —  Вера «вышла из тюрьмы». Эту фразу «вышла из тюрьмы»,  Галка услышала в разговоре между мамой и соседкой — тётей Любой. Они  тихим шёпотом, мешая ложкой суп в кастрюлях на общей плите, обсуждали  новую жиличку, пока та плескалась в ванной комнате. Ни Галкиной маме, ни  тёте Любе новая жиличка не понравились. Это Галка поняла по мимике лиц и  интонации голосов мамы и соседки.
На следующий день в квартиру  пришёл милиционер и громко вёл разъяснительную беседу с новой соседкой в  её комнате. Оттуда доносились реплики:
—  Вы, Вера Алексеевна, должны в кратчайший  срок устроиться на работу и каждый день приходить ко мне в отделение  милиции отмечаться, — говорил дядя милиционер. 

— Ладно, начальник, замётано, устроюсь и буду тебя навещать, —  отвечал женский голос, нарочито громко, чтобы было слышно всем  любопытным, соседским ушам.
А, любопытных ушей в квартире было шесть,  включая две Галкины ушные ракушки.  Галка высунула свой любопытный нос и  два глаза в щелку двери и наблюдала, как её мама и тётя Люба стояли в  прихожей, держа поварёшки в правых руках. Тётя Люба прижимала палец  левой руки к губам, а мама трясла указательным левым пальцем. Так они  жестикулировали Галке, показывая условные знаки типа «Цыц» и «Закрой  немедленно дверь», подслушивая важный разговор у Веркиной двери.
Новая  жиличка на работу устраиваться не желала, о чём каждый вечер сообщала  всем соседям, дымя папиросой в форточку. При этом она предупреждала,  чтобы милиционера об этом её личном желании они не предупреждали.
—  Не берёт никто на работу, — жаловалась Верка, разводя театрально руками в  разные стороны, — Говорят, что клеймо на репутацию своей конторы  ставить не хотят.
— А я и не рвусь работать, — гундела, ухмыляясь она, — Пусть муравьи работают, им положено, а я стрекоза.
После этих слов Верка приплясывала, цокала языком и щелчком выстреливала папиросу в форточку.
Ужинать  на общей кухне соседи перестали. Главная задача теперь была побыстрее  приготовить или разогреть еду и скрыться за дверьми своих комнат, в  которых, под салфеточками, стояли холодильники. В Галкиной с мамой  комнате холодильник был белый и пузатый, с неё ростом. Он страшно гудел и  днём и ночью. Наверное сердился, что приходиться работать  круглосуточно, без выходных и без праздников. На дверце, в правом,  верхнем углу пузатого шкафа, золотыми (а м.б. серебряными) буквами были  приклеено слово «МИР». На полках в холодильнике лежали и стояли бумажные  пакетики, банки, кастрюльки, фрукты, молоко и разная другая снедь. У  кого холодильников в комнатах не было, тот вывешивал сетчатытые авоськи  за форточку, закрепляя верёвочные ручки на гвоздике. Естесстенный холод  во время зимы. Летом авоськи из форточек торчали, но реже.

У новой соседки холодильника не было, к ней часто приходили гости,  которые вместе что-то ели в комнате. Это были мужчины. Они приходили  потихоньку, сидели в Веркиной комнате и шумно галдели. Бывало, что пели  или ссорились. 

Туалетная комнаты в такие дни была постоянно занятой. Единственный  плюс от этих посиделок, было то, что курить Верке и её собутыльникам  (так говорила мама и тётя Люба) разрешалось только на лестничной клетке  или же в её комнате.
Когда Галка рано возвращалась из школы, то в  квартире, кроме Верки никого не было. Верка была рада приходу Галочки и  крутилась на кухне возле неё, рассказывая различные смешные истории.  Тёткой она была не злой, не ворчливой, никогда не ругалась плохими  словами при ребёнке. Часто говорила ей, хлопая по плечу:
—  Ты, Галь, мировой парень! Слушать умеешь.
—  Запомни хорошо три вещи, — учила она её, — Не бойся никого, не хнычь  никогда, не проси ничего. Кто захочет сам даст, а не захочет, невелика  потеря.
Галка эти слова на всю жизнь запомнила. Только через много  лет она прочтёт похожую фразу господина Воланда, адресованную Маргарите  Николаевне, в запрещённой, тогда, книге М.А. Булгакова «Мастер и  Маргарита» — «…никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!..»
Ранняя  весна за окном, постепенно, превращалась в цветущую, с запахами и с  птичьими голосами, ярко солнечную красавицу. Расцветала сирень, желтели  одуванчики, деревья наряжались в лиственные сарафанчики, по утрам за  окном звонко чирикали воробьи и нежно ворковали голуби на широких,  металлических оконных откосах. Благодать! Земной рай!

Проснулись от зимней спячки и работяги муравьи, которые своим энтузиазмом заражали  букашковое население почвы «трудовыми буднями». Мир закипел надеждой,  весной, заботой, любовью, радостью и счастьем!
Одна Верка упорно не  желала работать, ни как муравей, ни как стрекоза. Кто-то из  родственников присылал ей, ежемесячно, деньги, за которыми она бегала на  почту. Мама с тётей Любой, обсуждая такие подарки, скороговоркой в один  голос повторяли:
— Вот, везёт же тунеядке! Не работает, а деньги ей кто-то присылает.
То ли они завидовали Верке, то ли жалели, было для Галки непонятно.
Мужчины,  распивающие водку в Веркиной комнате всегда  приносили с собой  щедрую  закуску, которую хозяйка потом подъедала. Но, с приходом тепла,  хлебно-колбасные гости стали редко посещать Веркину каморку. Деньги,  которые она получала по почте, видимо, тоже очень быстро заканчивались и  Верка начинала голодать. Так говорила Гале мама, когда, жалеючи  «тунеядку Верку», носила ей в комнату остатки картошки, макарон и хлеба.  То же самое делала тётя Люба. Верка, к всеобщему  счастью, не была  воровкой и это обстоятельство всех радовало. Ей сострадали.
Как-то  раз, в один из очень тёплых весенних деньков, Галка собиралась в школу,  но не к первому уроку, как обычно, а к третьему. Мама ушла, к тому  моменту времени, на работу, соседи тоже спозаранку, как обычно, покидали  жилище. В квартире, как правило, оставалась только тощая Верка. Она к  тому времени так отощала, что под глазами стали видны «синие прожилки».  Так утверждала мама Галки, когда возвращалась из её комнаты с пустой  тарелкой в руках.
Галка потихоньку открыла дверь и вышла в прихожую.  Тихонечко щёлкнув замком, она направилась к выходным дверям. Проходя  мимо кухни, Галя посмотрела внутрь через дверное стекло. У подоконника,  правым плечом к стене, на убогой табуретке, сидела  сгорбленная Верка и  курила. В правой руке она что-то держала, сжимая кулак, а в левой руке, в  зажатых двумя пальцами, дымилась папироска. Вид у Верки был  сосредоточенный и напряжённый. Она чего-то или кого-то ждала, не отрывая  взгляда от приоткрытых створок оконных рам. Галке стало интересно и она  плотно прижалась к косяку кухонной двери правым плечом и внимательно  начала приглядываться к  Веркину кулаку. Было любопытно, что в нём  зажато. Вдруг Веркина рука сделала резкое движение от подоконника к  подмышке, притягивая зажатый кулак. В это время в створку между рамами,  вперёд лапами влетел, нет «втянулся», всем туловищем, серый в крапинку  голубь или голубка. Он бился крыльями, но его нога была схвачена  верёвочной петлёй!
Теперь Галка поняла! Верка охотилась за голубями!

Чтобы остаться незамеченной, Галка, присев на корточки, почти  ползком, по черепашьи, направилась к выходной двери. Она успела  скрыться, оставшись незамеченной.
Вечером, когда мама вернулась с  работы, Галя рассказала ей утреннюю историю про голубя, окно, петлю и  тётю Веру. Мама не удивилась и ответила, что уже не первый раз они с  тётей Любой замечают в помойном ведре серые, голубиные перья.
— Она их, милая моя, ловит, очищает от перьев, варит и ест, — говорила, вздыхая мама.
— Как же так? — возмущалась Галка, — Так же нельзя! Это издевательство над животными.
— Голод не тётка, — пожимала плечами мама, — Съешь даже мышь, когда голодный!
—  Ты, что не помнишь, я тебе читала и рассказывала, что во время военной  блокады в Ленинграде, в 1942 году, люди ели кошек, собак, воробьёв и  крыс...отлавливали, варили и съедали.
— Но, то было на войне! — ответила дочь.
—  Война у каждого своя, — возразила мама и добавила, — Не суди, да не  судим будешь, так говорит твоя бабушка, помни об этом, Галиночка!

Тётю Веру, через некоторое время после этого события опять посадили в тюрьму.
— За тунеядство, по статье — так сказал товарищ милиционер, когда пришёл опечатывать комнату.

Как сложилась, в дальнейшем, судьба этой Верки — голубки, Галка не  знала. Они с мамой получили отдельную квартиру и съехали из коммуналки.

Памятник двум голубям, расположенный рядом с метро «Кузнецкий  мост», появился в 2005 году. Открытие этого монумента было приурочено к  75-летию Дома искусств.
Памятник изображает двух голубей, сидящих рядом на бронзовом постаменте. Высота памятника – около двух метров в высоту.
Парное изображение голубей – это в первую очередь единство, покой и гармония.
Два голубя – это маленькая семья, опора, забота и поддержка, которой порой так не достает в обычные дни.

P.амять и S.овет 

Галкин девиз по жизни, после истории Верки-голубки, такой:
«Не верь, не бойся, не проси!»

«01» января 2019 года, Загорье, Москва

Цира