Ангелочувствие, тревожная даль и хроническая судорога

Не доверяйтесь обществоведам и мемуарам! Если хотите доподлинно узнать о вызовах времени, о том, что с человеком проделывает та или иная эпоха, – лучше вслушайтесь в музыку. Три фортепианных квинтета: 1940 года, 1957-го и 1990-го. Рояль – как пароль времени. Струнные – как отзыв.

10.10.2021. Рахманиновский зал Московской государственной консерватории. Три квинтета для фортепиано, двух скрипок, альта и виолончели. С.Губайдулина (1957 год); Н.Каретников (1990 год); Д.Шостакович (1940 год).

Екатерина Рихтер, фортепиано; Федор Безносиков, скрипка; Роман Викулов, скрипка; Илья Гофман, альт; Сергей Полтавский, альт; Арсений Безносиков, виолончель; Сергей Суворов, виолончель.

1940 год. …Скерцо, третья часть квинтета Шостаковича. Не знающий меры, безудержный, забубенный, оголтелый трезвон. В его разгар вдруг встревает ропот виолончели: вы чего, мол, расшумелись-то, как сумасшедшие?! Но через мгновение и она, главный инструмент разума-скепсиса, втянута в залихватский шабаш всеобщего позитива.

Сколько слушаю Шостаковича, сколько пишу о его творениях – а не перестаю восхищаться изысканной звукописью Д.Д., его утонченной образностью.

В квинтете Шостакович щедр именно на такого рода находки. И потому уже вскоре его героя, персонажа из года 1940-го, начинаешь понимать-чувствовать как своего хорошего знакомого.

Вот он – так квинтет открывается – совершает недюжинное, почти запредельное усилие, взысканное временем. Вот ему легко на душе после стараний праведных и почти героических – и находит душа минуту-другую светлого покоя на стесненном личном пространстве, скажем, в уголке коммуналки. Никакого внутреннего протеста, тем паче задней мысли. Даже
виолончель, дежурный проводник этой самой задней мысли. ничуть не затемняет светлого музыкального образа: так и надо, парень, ты молоток! Вот рояль снова наддает темп, ужесточает запрос – и герой Шостаковича выдает на-гора, уже на голом энтузиазме, на обнаженном нерве. И опять укрывается ненадолго в чем-то своем затаенном-тихом, но неизменно светлом.

Удивительно смешаны здесь у Шостаковича черная и белая краски. Вроде бы и исходит из басов нечто мрачное – но, проникая в высокую тональность, вмиг наливается там светом. Первая, вторая скрипки, альт, виолончель поочередно и совместно проводят сеанс самовнушения, самоубеждения: все у тебя в жизни здорово, парень! 

А потом, после неотразимого приступа энтузиазма, наделенного силой поистине магической и вытряхивающего изнутри все личное без остатка, - интермеццо. Всего лишь связка между частями, но! Здесь герой Шостаковича словно открывает в себе ангелочувствие. И это ангелочувствие незамедлительно переправляется - а лучше сказать, запихивается, в общий поток. И голос первой скрипки, истончаясь, вовсе растаивает…

И тогда рояль. со своей стороны, включает гимнастику для ангелов. И буквально кожей чувствуешь, как стремительно наливается их, ангелов, мускулатура. И только теперь, после всего испытанного, герой из 1940-го негромко вздохнет – мол, да я уже через силу бодрячок… Вздохнет тоненьким голосом первой скрипки - которому прочие струны устало подвоют. Уж не взыщите - тем, что от голоса осталось.

1957 год. Возможно, совсем еще молодая София Губайдулина не достигла тогда еще чуткой проницательности, свойственной зрелому Шостаковичу. Но! Второй-то фортепианный концерт Дмитрия Дмитриевича почти ровесник с квинтетом Губайдулиной, и в нем отчетливо слышны очень схожие с ним интонации.

Бодрость – не показная. Тень, изредка набегающая из фортепианных басов, смахивается запросто. Готовность к слаженному усилию – образцовая.

И можно даже расслышать – когда в рояле вовсе исчезают настораживающие нотки - неподдельное желание действовать. Пройти нехожеными таежными тропами. В квинтете Губайдулиной привольно гуляет нерастраченная энергия. Да,здесь слышно и всегдашнее женское желание прислониться к сильному плечу. Да, органично звучат от всех струн мечтательно-наивные, а на наш исторически-матерый слух – сказочно-иллюзорные мотивы. Человек рождается для счастья…

Но в этом квинтете отчетливо слышна убежденность: верной дорогой идем, товарищи! Пускай мое сердце в тревожную даль зовет!

И только в самом финале – словно небольшой перебор в давлении на поршень. И движения, доселе все более и более энергично-радостные, приобретают некоторую механистичность…

1990 год. А нужна ли поправка на то, что квинтет Николая Каретникова написан в додекафонной технике, диковинной для обыкновенного слушателя?

В реалиях наступавшего времени эта техника почувствовала себя как дома. 

От чего прицельность попадания в самый их нерв только повысилась.

Пафосное, громовое, почти тектоническое вступление. Свершилось наконец, товарищи, - теперь все вы господа!

Прозвучало сие с вескостью-мощью Бетховена или, по меньшей мере, Брамса. 

И зависло.

А раздался лихорадочный разнобой импульсов. Едва подстроишься под попутный ветер – а уже не дует, завернул куда-то. Едва окунешься в свое личное – как р-р-раз тебя по башке фортепианная разгулявшаяся стихия.

Словом, - кошмарная сумятица-путаница в мозгах. Но постепенно в фортепианных басах формируется некая мрачноватая тема. И в развязке первой части квинтета она будто проводит серию прямых ударов в голову. Увенчанную таким акцентированным двойным, что скрипка буквально возопила…

Всю вторую часть струнные, продолжая аналогию с боксом. – в состоянии грогги, проще говоря, - потрясения. Условный персонаж, пытаясь как-то сохранить себя, словно превращается в призрачную субстанцию. Музыка струнных бредет на ощупь, стопорит, только краешком реагируя на разноречивые отдельные сигналы, доносящиеся от рояля.

Журк-журк! – третья часть квинтета открывается наконец определенным фортепианным посылом. Дергано-игривым. То ли судорогой, то ли гримасой.

И – погнали. Котлета рубленая по-рыночному. Раздрай человечьей сущности. Полуимпульсы. Полуфразы – как в рациональном перебросе словами «чисто по делу».

Дергающиеся в дурной, дьявольской пляске человечки. На долю которых остался только заданный кривоватый ритм. А выпадешь из него - считай, все пропало. 

Поскрипишь, покуда не заржавеешь. А там на свалку.

Сильно ли изменился с 1990-го вызов времени, а?