Тихий омут, где черти водятся. Предостережение и искушение
Уровень исполнения порой оказывает неожиданное воздействие. Вот вам разительный пример. Манкая концертная связка: любимая певица и любимый пианист. А в программе – Лист и Вагнер! И потому ждал я, соответственно, блистательных исполнительских эффектов, никак уж не сущностных откровений. Но мастерство творит чудеса…
28.02.2021. Рахманиновское общество. Ф. Лист. Мефисто–Вальс. Пять песен на стихи В. Гете, Г. Гейне и Ф. Шиллера. Р. Вагнер. Шествие Эльзы из оперы «Лоэнгрин». Песнь Прях из оперы «Летучий голландец». Шествие к Граалю из оперы «Парсифаль». Песни Матильды Везендонк. Смерть Изольды из оперы «Тристан и Изольда».
Мария Остроухова, вокал; Петр Лаул, фортепиано.
Слишком уж сильная (чуть не написал – умопомрачительная) получилась комбинация. Ибо вокал Марии Остроуховой – это не представление об образе дозированными голосовыми усилиями, а натуральное проживание этого образа. А пианизм Петра Лаула – не «играние» музыки, а бикфордов шнур ощущений, протянутый по клавиатуре; если последить за артистом, так он сам иногда будто обжигается.
Вот и переместили они слушателей в середину 19-го века. Где любимец музыкальной Европы Лист купается в своем виртуозно-щедром пианизме, а ее анфан терибль Вагнер выстраивает величайшую мистификацию.
«Не такими уж они были разными», - сказала певица, представляя программу концерта. Ну да. Вот только одна деталь. Музыку Листа в значительной мере питали Гете и Данте, у него Бог и дьявол, как правило, соседствуют и горячо схватываются.
Лаул открыл программу Мефисто–Вальсом. Залихватской прогулкой дьявола по просторам души человеческой, стряхнувшей прежние установления-ограничения. И Остроухова в песнях Листа прошла по тонкой ниточке незримого баланса между бытием и искушением – точно гимнастка по узкому бревнышку. В один узел сплелись тщета богатств земных и горечь обманутой любви, грусть безысходности и темная сила.
А потом на сцену явился Вагнер. Оркестры любят духоподъемные увертюры к его операм. В ходу и переложения для фортепиано. Лаул же зачерпнул из оперного нутра. Вместо увертюрного пафоса – показал с мощной художественной наглядностью, как обыденное перерождается в мистическое. И Шествие к Граалю, сулящему нечеловеческую силу, напомнило - сумрачно-неотвратимым натиском - поступь Командора. Ударив током по всему живому…
А следом Остроухова представила песни Матильды Везендонк. Сия добропорядочная замужняя дама, неравнодушная к словотворчеству, была объектом чаяний Вагнера. Сладким запретным плодом. Потому, похоже, и сладким, что запретным. Ибо как раз-таки ее богатый супруг и приютил в Цюрихе культового, но опального композитора-карбонария.
Эти стихи Матильды оказались вполне земными. Дама ценила достаток и благополучие. Что называется, взгрустнула невзначай, помечтала вечерком – и баиньки.
Но именно из этого виртуального, больше воображаемого, чем реального романа Вагнер, подстегиваемый банальной заземленностью возникшей ситуации, вознесся в «Тристане и Изольде» в такие выси духа, где и Бога-то только тень…
Матильда прожила долго и вполне благополучно. Изольда погибла, растворившись в великой любви…
Никаких тебе актуальных аллюзий. На два концертных часа душа доверчиво переместилась в глубины века 19-го, в искушения и прорывы, тогда обуревавшие. Душа позавидовала и вернулась сюда, где остались только рефлексы. Поэтому вместо дежурного (ибо слушаю Остроухову часто и с неизменным восхищением) комплимента певице я только и нашелся, что сказать: «Маша, вы родились не в то время». А она в ответ: «Точно! Если выбирать – я бы Древний Рим выбрала!».
Но как знать: если мы научимся жить музыкой, жить в музыке – не поменяет ли она и нас, и кого-то из тех, кто рядом с нами…